— Да, — ответил я. — Мне тоже.
— Ты мне скажи, если я могу тебе еще чем-то помочь. Ну, знаешь… если ты его найдешь, а сам сдрейфишь, я помогу.
Уж на этот счет я вряд ли «сдрейфлю», но с его стороны было так мило изъявить готовность нажать на курок за меня, что оставалось только поблагодарить. Он кивнул и добавил:
— Я серьезно!
Захлопнул дверцу машины и похромал к больнице.
Я поехал домой против основного потока транспорта и добрался довольно быстро, однако все равно опоздал: Риты с детьми уже не было. Так что я утешился душем, свежей сменой одежды, а потом чашкой кофе с тостом и снова выехал в город — на работу.
Основные пробки уже немного рассосались, но поток, как всегда, был достаточно плотным; машины на шоссе дергались, а у меня было время подумать. Впрочем, то, до чего я додумался, мне не понравилось. Вайсс по-прежнему на свободе, и я почти не сомневался, что последние события заставят его обратить свое внимание на кого-то другого. Он найдет способ заставить меня пожалеть, что я жив. А мне ничего не оставалось делать — только ждать… ждать, либо пока он что-нибудь не предпримет, либо пока меня не осенит какая-нибудь гениальная мысль.
Движение встало. Мимо по обочине промчался какой-то автомобиль, водитель посигналил, и остальные машины отозвались своими клаксонами, но меня не осенило.
Я просто-напросто застрял в пробке по дороге на работу и ждал каких-то ужасов. Надо полагать, это точное описание обычного человеческого состояния, хотя я всегда считал, что сам к подобному невосприимчив, ведь, строго говоря, я бесчеловечен.
Машины тронулись. Я медленно проехал мимо грузовика со спущенным колесом, который откатили на обочину. Капот грузовика был поднят. Семь или восемь парней в перепачканной одежде сидели в кузове. Они тоже чего-то ждали, но им было явно не так плохо, как мне, — наверное, за ними не охотился чокнутый художник-убийца.
В конце концов я добрался до работы и мог бы испытать горькое разочарование, если бы надеялся на теплый и жизнерадостный прием со стороны коллег.
— Ты где был? — вопросил Винс Мацуока строгим тоном, словно обвиняя меня в смертном грехе.
— Спасибо, все хорошо, — откликнулся я. — Тоже очень рад тебя видеть.
— У нас все с ума сходят, — сообщил Винс, словно ничего не слышал. — Мало того что мигранты достали, так вчера какой-то отморозок кокнул свою женушку с любовником.
— Сочувствую.
— Молотком. И кстати, это вовсе не смешно… Нам бы твоя помощь не помешала.
— Приятно слышать, — отозвался я, и он окинул меня взглядом, полным отвращения.
Дальше тоже не было ничего хорошего. К вечеру я оказался на месте преступления, том самом, где мужик с молотком устроил себе маленький праздник. Винс прав — зрелище было то еще: брызги уже засохшей крови запятнали две с половиной стены, диван и большой участок некогда бежевого ковра.
По словам копов, преступник арестован; он признал свою вину и утверждал, что якобы не понимает, что на него нашло. Мало утешения, конечно, но приятно видеть, что хоть иногда справедливость торжествует. Работа на некоторое время отвлекла меня от мыслей про Вайсса. Хорошо, когда есть чем заняться.
И все равно дурные предчувствия не развеялись. Вайссу, вероятно, тоже было чем заняться.
Я не терял времени даром. Как и Вайсс. С помощью Чатски я выяснил, что он улетел в Торонто — покинул Гавану практически в то самое время, когда мы приехали в аэропорт.
Но что он с тех пор делал, нельзя было разузнать никакими средствами компьютерного вынюхивания. Тонкий голосок в моей голове с надеждой попискивал, что, может быть, враг сдался и теперь останется дома, но этому голоску возражали громкие раскаты хохота в исполнении большинства других моих внутренних голосов.
Я проделал все то немногое и несложное, что смог придумать: задал поиск в Интернете по некоторым словам и ухитрился (хотя, строго говоря, мне не полагалось иметь доступ к таким вещам) отследить какую-то минимальную активность по его кредитной карте. Это привело меня к банку Вайсса; я даже испытал некоторое негодование: неужели те, кто сохраняет наши неприкосновенные сбережения, не способны проявить хоть чуть больше осторожности?! Вайсс снял несколько тысяч долларов наличными, и все — никаких других операций в последующие несколько дней.
Я понимал, что эти наличные каким-то образом трансформируются в неприятности для меня, однако способа преобразить свою уверенность в конкретную угрозу не видел. В отчаянии я еще раз зашел на его страничку на YouTube и, к ужасу своему, обнаружил, что все заставки «Нового Майами», равно как и столбик маленьких превьюшек, исчезли. Теперь на тускло-сером фоне расположилась довольно безобразная фотография: обнаженное мужское тело с частично отрезанными гениталиями. Внизу шла надпись: «Шварцкоглер, это только начало. Скоро следующий шаг».
Беседа, начинающаяся словами «Шварцкоглер, это только начало», вряд ли приведет к вразумительному результату. Но имя показалось мне смутно знакомым и я с должной тщательностью провел поиск в «Гугл».
Как выяснилось, речь шла о Рудольфе Шварцкоглере, австрийце, который мнил себя художником и в творческом рвении срезал кусочки плоти со своего пениса, шаг за шагом процесс фотографируя. Действо имело бешеный успех, и он продолжал свою карьеру до тех пор, пока от собственного шедевра не скончался. Кстати, я вдруг вспомнил, что именно этого персонажа высоко чтили в том парижском художественном кружке, что представил нам «Ногу Дженнифер».